Интервью с Нифонтом Долгополовым, 1 ноября 2001 г.

Интервью с первыми психодраматистами о психодраме в России

Сообщение Павел Корниенко 27 сен 2008, 00:27

Журнал практического психолога №2-3, 2002 г. Специальный выпуск: История психодрамы в России

Долгополов Нифонт Борисович — Президент Московского Института Гештальта и Психодрамы (МИГиП), член-учредитель Федерации Европейских Психодраматических Образовательных Организаций, старший научный сотрудник МПГУ им. Ленина. Окончил психологический факультет МГУ (1978). Сертификаты участия в отдельных психотерапевтических семинарах — К.Роджерса, В.Сатир и др., сертификат психодраматерапевта Международной Команды Психодраматистов (Й.Хёгберг, Н.Новицки, П.Холмс, Й.Бургмайстер, М.Карп и др., 1989-1995 г.), сертификат Гештальт-терапевта (Гамбургский Гештальт Институт, 1989-1993 г.), сертификат Французского Гештальт Института (Ж.М.Робин, 1993-1996 г.), сертификат Гештальт-терапевта Лос-Анджелесского Объединения Гештальт-тренеров (1996-2001 г.) и др. Психодраматическая практика и преподавание психодрамы в Москве, в Санкт-Петербурге, в Новосибирске, в Барнауле, в Красноярске, в Риге, в Краснодаре, в Киеве, в Минске, Крыму — Ай-Петри, психодраматические презентации на конференциях Новом Орлеане, Сан-Франциско, Кливленде, Нью-Йорке, Лондоне, Буэнос-Айресе, Брисбенеи др.

Интервьюеры: Загряжская Елизавета, Кравец Светлана.

Е.З. Нифонт! Расскажи, пожалуйста, коротко о себе и о том, какой твой главный род занятий.

Н.Д. Я психотерапевт, тренер по психотерапии, т.е. обучаю гештальт-методу, психодраме, и особой своей специализации – футуропрактике ( работе с будущим), основанной на гештальте и психодраме. Еще занимаюсь организационным консультированием и немного ему обучаю. Занимаю некоторое организационное место в Московском Институте Гештальта и Психодрамы. Я так уклончиво говорю – “некоторое организационное место”, потому что сейчас фактически директором является Маша Лекарева-Бозененкова, а мое место называется каким-то странным словом, к которому я еще не могу привыкнуть... - Президент. Что это такое...

Е.З. Спасибо. Когда и как состоялась твоя первая встреча с психодрамой?

Н.Д. Когда и как… Про первую не могу сейчас вспомнить. Я знаю, что осмысленная встреча с психодрамой состоялась, когда приехал Йоран Хёгберг и начал обучать нас психодраме. Это 1989 год. У нас набралась разнообразная группа: с одной стороны, ведущие психотерапевты в разных областях, консультанты (Юля Алешина, Леонид Кроль, Лена Лопухина), с другой - только начинающие свою психотерапевтическую карьеру члены недавно созданной Ассоциации психологов -практиков. Инициаторами этой программы были Юля Алешина с Леной Новиковой, поскольку они соблазнили Йорана Хёгберга в 1988г. в Софии на приезд в Москву. А к тому времени Йоран уже начал программу в Болгарии, у него было достаточно подготовки для встречи с Россией....

С.К. А что было в Софии?

Н.Д. В Софии была одна из конференций, которые в пору “перестройки” назывались “Мостами” для сближения Востока и Запада.

Е.З. Что такое Восток и Запад? Это Восточные психотехники?

Н.Д. Нет, это куцая (по историческим причинам) психотерапия Восточной Европы и психотерапевтические мэтры Запада - Европы, Америки. Под Востоком имелись в виду бывшие соцстраны Восточной Европы, которые только что вышли из-за “железного занавеса”. Я имею в виду не сталинский “железный занавес”, когда вообще нельзя было выехать, а “ гуманитарный занавес”, когда блокировались живые культурные контакты между “капиталистическим” лагерем и соцстранами. Когда я рос (я родился в 1953 г.) выезжать было можно, но, строго говоря, под очень сильным государственным контролем, но уже в 1988-1989 годах выезду на какую-нибудь конференцию практически не препятствовали. “Конференции - мосты” по психотерапии привлекали западных звезд, в основном из сферы семейной психотерапии, и “новых русских психотерапевтов”, выезжавших за свой счет, движимых жгучим любопытством, а не административными обязанностями, и говоривших на своем ломаном английском, а не с помощью официальных переводчиков...

С.К. А что Вы раньше видели - психодраму или гештальт?

Н.Д. Обучаться начал раньше, но не намного, психодраме у Йорана ( осень 1989). Психодраму от “мастера” я видел впервые у Анны Шутценбергер в августе 1989 году - она показывала свою психодраму на Амстердамском конгрессе по групповой психотерапии и психодраме. Меня очень сильно впечатлило, как она работала - блестяще, уверенно, “не глядя”.
Затем уже видел психодраматическую презентацию Хёгберга в Психологическом Институте “на Моховой”.
С гештальт-терапией был знаком раньше, потому что моя жена - Ольга Долгополова – начала заниматься гештальтом давно ( она ходила с 1986 г. в группу, которую вел американец Джеф. И еще я видел работу Роя Парсонса ( в 1987-1988гг..) .

Е.З. Что тебе ближе сейчас, с кем ты себя больше идентифицируешь – с гештальт-психологами или с психодраматистами? Или с кем-то еще?

Н.Д. Если ребенка спросить, кого он больше любит – папу или маму... Для меня это примерно такой же вопрос, потому что начал обучаться этим методам, как я уже говорил, примерно в одно время -в конце 80-х и в равной мере был ими увлечен. Так это и продолжается...
А если говорить про мои специальные пристрастия, то это работа с будущим - футуропрактика, собственно и она в равной степени корнями упирается и в гештальт, и в психодраму... Так что, чей это больше ребенок, то тоже не ясно: по внешнему виду – больше психодрама, а по внутреннему содержанию - работа с потребностями заимствована из гештальта.

Е.З. А кого ты считаешь своими учителями в психотерапии?

Н.Д. В психотерапии вообще?

Е.З. Да, в психотерапии вообще.

Н.Д. Моего учителя музыки. У нас с ним были глубокие личные отношения. Он был профессором Московской консерватории. Звали его Исаак Рабинович. И он меня, начиная с семилетнего возраста, обучал музыке. Я ему очень благодарен, потому что многие навыки психотерапии я получил от него. Во-первых, он был великолепный мастер Контакта. Во-вторых, он не рассматривал игру на рояле как техническое исполнение, а как существование человека в музыке. И соответственно, музыкальные образы возникают не от того, что пианист пальцами что-то делает ( техническим способом), а создаются магией переживания играющего. Я помню, что даже когда он меня учил, как держать руку, основным наставлением было -“воспринимать руку не как технический инструмент, а как инструмент творения -легкий, свободный, своенравный...”.
Для меня это очень близко перекликается с психотерапией: я воспринимаю свои действия не как технический инструмент, а как акт творения. Хотя как тренер много времени уделяю обучению технике.
Среди психотерапевтических учителей.... Это ведь странная субъективная вещь, кого называешь учителем, а кого не называешь. Для меня три вещи важны при определении учителя: кто тебе близок по духу, от кого воспринял какое-то существенное знание, перед кем готов смириться - называя его Учителем, он всегда будет первым...
Первым тренером- гештальтистом был для меня Рой Парсонс, но я не могу его назвать своим учителем, хотя на его семинаре произошло сильное событие в моем обучении. Я впервые начал работать на английском языке с западным клиентом... До сих пор помню этого негра, который начал что-то делать со своим телом , независимо от меня, и закончил раньше, чем я мог понять, что он делает... Я был поражен, насколько я отстаю от процесса...
Я с огромным уважением и благодарностью отношусь к Сигрид Паппе и Вильфриду Шлею - тренерам Гамбургского Перлзовского Института, выдавшим мне первый гештальт- сертификат после четырехлетнего обучения, но к своим Учителям также их не причисляю... А Учителем по гештальт- методу считаю Жана Мари Робина, директора Французского Гештальт Института, которого в 1993 году вместе с Данилой Хломовым осознанно приглашал в Москву на трехлетнюю программу. От Робина я впервые начал воспринимать теорию гештальта. И еще к Учителям отношу Боба Резника и Тода Бэрли (Лос-Анджелесское Объединение Гештальт-тренеров), которых пригласил в 1998 году вести образовательную программу в Московском институте гештальта и психодрамы и у которых продолжаю обучаться до сих пор.
В психодраме Йоран Хёгберг для меня является основным Учителем, и он же был первым тренером. Какие еще Учителя? Зерка Морено, безусловно, хотя она и не являлась моим московским тренером - я видел ее работу за рубежом, Анна Щутценбергер, Марша Карп, Моника Зуретти (Аргентина), Сью Дэниэлс (Австралия), Йорг Бургмайстер( Швейцария), Элла Мей Шеарон (Германия). К Наталии Новицки (Финляндия), Полу Холмсу (Англия), Эве Стремберг-Фальстрем (Швеция), много вложившим в мое образование, очень уважительно отношусь, но к своим учителям не причисляю. Для меня все-таки многое зависит от какой-то моей идентификации с личностью Учителя, с его стилем, идеями.

Е.З. А ученики у тебя есть в психодраме?

Н.Д. Это тоже сложный вопрос. Если учениками называть всех, кто просто закончили мои образовательные программы, получили сертификат, то таковых очень много, потому что я уже сертифицировал в Москве и в регионах более 30 программ (и по гештальту и по психодраме), т.е. это минимум пятьсот человек, которым я выдал сертификаты “психодраматист”, “гештальтист”.
А вот ученики, с которыми у меня действительно какая-то личная связь, общность идей, их меньше, существенно меньше, и с многими из них я как раз организовал Московский Институт Гештальта и Психодрамы.

Е.З. Ты можешь их назвать?

Н.Д. Да, могу. Например, по гештальту – Маша Бозененкова-Лекарева, Лена Шуварикова, Вика Дубинская, Миша Дубинский и много других.
По психодраме – Таня Бессонова, Ира Дьяченко, Миша Кряхтунов, Вера Ряшина из первого выпуска. Не все они работают в институте, но, по крайней мере, их я причисляю к первым своим ученикам. А дальше уже следующие поколения – Жанна Лурье, Наташа Кокуркина, Женя Кузнецова, Алла Носкова, Лена Морозова и другие...

Е.З. А можешь ли ты выделить этапы на своем психодраматическом пути?

Н.Д. “Этапы драматического пути”. Звучит так, знаешь, монументально, я ощущаю себя “мамонтом”. Я их до сих пор не выделял… Обычно, когда человек умер, выделяют этапы его жизни. Но попробую поиграть в “этапность”...
Первый. Это было, когда я еще начал обучаться на факультете психологии МГУ, в 1974 году. Слова про психодраму там звучали в разных контекстах. Например, при упоминании о театре Гротовского, где зрителю позволялось быть активным. Или при чтении книги Морено “Социометрия”, находившейся раньше в “спецхране”... Это отрывочные сведения и впечатления о психодраме – первый этап, до 1988 года.
Второй... С 1989 по 1990 годы – это пора чистого ученичества - когда я впитывал профессиональные психодраматические знания и ...воздерживался от применения психодрамы в своей профессиональной деятельности. Это сладостная безответственная пора личных встреч с психодрамой и “профессионально-психодраматической девственности”.
Третий... С 1990 по 1996 гг.. Поскольку я все равно преподавал в педагогическом институте (сейчас это МПГУ, а раньше назывался МГПИ), то я спросил у Йорана, имею ли я право каким-то элементам психодрамы начать обучать. На что он мне ответил, что, собственно, права себе дает каждый человек сам. Это был нормальный ответ учителя: “В той мере, в которой ты отвечаешь за свои действия, ты и можешь обучать”. Тогда у нас вообще не было профессионалов-психодраматистов, а запрос на знакомство с психодрамой был сильный, и поэтому был такой выбор: или знакомят студентов с основами психодрамы психотерапевты, находящиеся в профессиональном обучении, или вообще непрофессионалы. (Сейчас ситуация принципиально изменилась – ограничения на преждевременное использование методов гораздо более сильное - поскольку профессиональное сообщество уже сложилось).
Во всяком случае, с согласия Йорана, я начал вести психодраматические занятия со студентами, обозначал, что пока что я являюсь учебным директором. года. Моя первая группа закончилась в 1992 году, причем я специально обсуждал с Йораном, как же я им выдам сертификат, ведь у меня самого сертификат “старшего лаборанта” (наш первичный сертификат – сертификат помощника директора (Director assistant). В переводе на наш язык я называл его сертификатом “старшего лаборанта”, потому что в права помощника директора не входила возможность самостоятельного проведения драмы...) и просил его ускорить мне выдачу основного сертификата. На что он мне сказал: “Ничего страшного. Выдавай сертификат. Будет подписан “лаборантом”. У меня тогда существовала организация – Психологический центр “Альф” , и это организация должна отвечать за “лаборантские” подписи. Я ему благодарен за то, что он поддержал меня. Я выдал сертификаты от Центра за своей подписью: я все равно был директором этого центра. Центр уже начал к тому времени называться психодраматическим. На этом этапе я закончил свое первичное обучение, продолжил обучение у Пола Холмса и Наташи Новицкой. И в 1996 году я получил сертификат “психодрама-терапевта” от всей команды тренеров -за подписью Хёгберга, Новицки, Холмса, Карп, Шутценбергер, Зуретти и др. Третий этап - этап своего профессионального становления и становления себя как тренера по психодраме.
Четвертый этап – 1996...
С 1996 года, поскольку я получил свой официальный сертификат, я уже имел моральное право открыть специализированный институт, и началась новая эпоха: в рамках Московского Института Гештальта и Психодрамы я вместе со своими учениками начали реализовывать психодраматические образовательные и терапевтические программы.
Мы с Леной Лопухиной, каждый со своим институтом, вступили в 1996г. в Федерацию Европейских Психодраматических Тренинговых Институтов (FEPTO). И каждый год мы участвуем в собрании FEPTO. Закончился ли этот этап?.. Нет, наверное, он еще продолжается

Е.З. Нифонт, а у тебя сертификат психодраматиста или тренера по психодраме, или и того, и другого?

Н.Д. Наш первичный сертификат – ассистент директора, а второй – психодраматерапевт. Через 6 лет обучения нам его выдали, но выдали не всем, а тем, кто защитил тезисы и выполнил другие сертификационные требования. Но, по крайней мере, из первой группы Лена Лопухина, Катя Михайлова и я его получили. Я не знаю, собственно говоря, кто еще, потому, что это происходило в индивидуальном порядке. Сертификат тренера по психодраме упомянутые трое получили по факту реального тренерства от Российской Ассоциации Психодрамы.

С.К. А у вас было какое-то достаточно явное завершение группы?

Н.Д. Конечно, но сертификация была индивидуальной. Мне и Лене Лопухиной выдали сертификат на очередной конференции по психодраме в Европе.

Е.З. А может быть у тебя есть какое-то представление о планах на будущее?

Н.Д. Ты знаешь, по крайней мере, по работе с будущим у меня есть задумки какого-то более детального оформления этой специализации. И я даже начал вести сейчас курс психодрамы со специализацией по футуропрактике. Мои планы связаны с развитием футуропрактики, что предполагает оформление текстов в виде небольшой книжки.

Е.З. Спасибо. А помнишь ли ты, как ты был Протагонистом в первый раз?

Н.Д. Нет, не помню. Я вообще первые разы в своей жизни плохо помню, а помню лучше вторые... Два своих протагонистских опыта я хорошо помню. Один -когда я разводился в 1990 году, я делал драму про свои отношения с женщинами, про сексуальность, и я очень хорошо помню эту драму. Я помню, сколько в ней было боли и сколько было энергии и освобождения... Помню свою признательность Директору (Йорану) .
И очень хорошо я помню еще одну свою драму (это было в 31 аудитории на педфаке МГПИ, на драматической площадке, которую я сам построил и где проходила часть нашего обучения). Эту драму я делал через неделю после смерти моего двухмесячного сына. Не знаю, смог бы я выжить и продолжать работать, если бы не было этой драмы... Вот это две драмы, которые больше всего запомнились.

Е.З. Спасибо. А помнишь ли ты, как ты был Директором в первый раз?

Н.Д. Нет, не помню. Я очень хорошо помню мою первую серьезную супервизию, которую давала Наталия Новицкая. Я “был в ударе” , клиент был очень доволен, вся группа очень меня поддерживала, у клиента были очень сильные инсайты и катарсические переживания. Я сел, ужасно довольный, а Наташа Новицки, поскольку отличалась, как бы это публично выразиться, “достаточно стервозным характером”, жестко мне сказала, что все было отлично, только никакого отношения к психодраме это не имеет. В общем, обидела меня ужасно, но с другой стороны, я ей очень благодарен, потому что запомнил эту супервизию на всю жизнь. Она пояснила, что метод психодрамы предполагает, в отличие от гештальта, “осознавание в процессе действия”, а я занимался “осознаванием” клиента в ущерб драматической игре. По содержанию критики я с ней полностью согласен. И поскольку я обучаю сейчас и психодраме, и гештальту, то эту фразу (правда с большей поддержкой терапевту) я уже воспроизводил неоднократно.
Я еще помню свою первую драму вне обучения. Это было, когда я руководил интенсивом в г.Нарва по “авангардным” психологическим методам в рамках движения инновационных учителей - “Эврика” (А.И.Адамский). На этот сбор приехало множество учителей, школьных психологов, просто психологов... А в команде тренеров интенсива - лучшие в то время специалисты в определенных психотерапевтических направлениях... Например, Фарида Ассадулина презентировала психосинтез, Юля Алешина презентировала психоанализ. Я был не только организатором, но и сам презентировал психодраму.
Трехчасовая “мастерская” прошла бурно... В зале было человек 70-80, не меньше, может быть, даже чуть больше. Моя клиентка-протагонист рассказала, что ей “представляется картинка, в которой я вижу бассейн, и в нем тонет человек”. Я это все материализую: на полу большого зала обозначаю “бассейн”, из зрителей выбираем “дополнительное Я”, который “тонет” в бассейне, а мы с протагонистом стоим на “бортике” бассейна. После каждого ролевого взаимодействия она бросалась в слезы бурные и выбегала из зала ... При этом аудитория замирала и в ужасе на все это таращилась. Я как “директор” старался сохранять “приличное лицо” - “мол все идет по плану”, но находился сам в эти моменты в панике: то ли мне за ней бежать, то ли публику “откачивать”... Я выбирал все-таки первое: медленно продвигался за ней к двери, находил ее в коридоре, возвращал... И так каждая сцена сопровождалась побегом протагониста... Причем убегала она с таким леденящим душу криком, что было ясно, что она вот-вот выкинется в окно где-то в коридоре. И каждый раз я ее возвращал, успокаивал зрителей, и мы продолжали драму. Три раза она выбегала... Финал был тоже душераздирающий. Она попросила как-то “засыпать” этот бассейн, на что уже совершенно измотанная публика спонтанно начала его закидывать кто чем горазд: снимали с себя вещи, ручки кидали, деньги … На что клиентка в очередной раз побежала из зала, на бегу говоря, что это действие ее сильно ранит. Публика тут совсем умерла от страха и прошептала: “А как надо?” Тогда она показала, как “надо” засыпать, и все благополучно закончилось.
Слава богу, никто не сошел с ума, я в том числе, но вообще-то я до сих пор помню эту драму, всегда рассказываю ее своим ученикам как пример того, что бывает, когда количество эмоций в Драме превосходит то количество эмоций, которое может выдержать Протагонист, Директор и Аудитория. И как пример того, как не надо делать небезопасные драмы.
Хотя в некотором смысле эффект был положительный, так как большинство школьных психологов и инновационных учителей, которые до того бодро подходили и требовали: “А дайте нам техники психодрамы, мы их будем использовать!”, после этого “действа” уже с менее фанатическим взглядом и со следами ужаса на лице подходили и клятвенно обещали, что они сами никогда не будут использовать психодраму без специального обучения и разрешения...

С.К. То есть, получилась социодрама с сообществом?

Н.Д. Да ,это была психодрама с социальными последствиями, очень полезная для сообщества, хотя и очень опасная.

Е.З. Нифонт, у нас к тебе еще несколько вопросов. Как ты думаешь, существует ли в России психодраматическое сообщество?

Н.Д. Непростой вопрос… Что ты имеешь в виду под психодраматическим сообществом?

Е.З. Что ты имеешь в виду, так и ответь.

Н.Д. Хитрая какая… Психодрама в России играет важную роль как психотерапевтическое направление - это безусловно. Все больше психологов и непсихологов интересуются психодрамой, в разных регионах заказывают учебные курсы. Например, я веду (а некоторые сертифицировал) психодраматические группы в Красноярске, в Новосибирске, в Барнауле, в Нижнем Новгороде, в Питере, в Москве, Киеве... Это пролонгированные сертификационные программы. Не оскудевает интерес к этому методу и к его приложениям - психотерапевтическим, педагогическим, организационным. Я знаю, что и другие тренеры, - среди основных -Катя Михайлова и Лена Лопухина - проводят много групп. В этом смысле сообщество существует и расширяется. Сообщество в этом смысле – это люди, интересующиеся и занимающиеся психодрамой.
Другой смысл словосочетания “психодраматическое сообщество” - это профессионалы - психодраматисты, которые признают и уважают друг друга, и занимаются своей профессиональной психодраматической деятельностью. В этом смысле, сообщество тоже существует. Безусловно, я очень уважительно отношусь к другим тренерам, к тому, что они делают, к их ученикам и сертификатам, к психодраматическим центрам, которые развивают метод, и сам стараюсь не лениться в этом.
Чего не существует, на мой взгляд, - и это третий смысл слова “сообщество”, - не существует интеграции, полноценного взаимодействия внутри этого сообщества ни среди ведущих тренеров, ни среди этого сообщества в целом. Это не упрек, а просто констатация. Например, связи между психодраматическими институтами - Московским Институтом Гештальта и Психодрамы, Институтом Психодрамы и Ролевого Тренинга, Институтом Семейной и Групповой Терапии - пока еще очень слабые. Не существует общероссийского банка сертифицированных психодраматистов. Я не думаю, что это только информационные трудности, это говорит о том, как вообще живет профессиональное сообщество, - оно не интегрировано.

С.К. А у тебя есть предположения, почему это так сейчас?

Н.Д. Есть объективные причины и субъективные. Среди объективных, конечно, за годы советской жизни сильно упал статус разных интегрирующих организаций. Ассоциации сильно себя дискредитировали как организации, являющиеся инструментом обогащения и политической борьбы лидеров, и “использующие” рядовых участников. В свое время, когда я пытался создать Ассоциацию российского гештальта (1994 г.), я общался с гештальтистами и получал один и тот же вопрос: “Это хорошо было бы, но где гарантия, что я буду с этого что-то иметь?”. Ясно, что это не принцип, на основе которого может развиваться ассоциация. Таким образом, первая объективная причина – то, что интегрирующие организации-ассоциации еще не реабилитированы в общественно-профессиональном сознании.
Среди других объективных причин – то, что наше профессиональное сообщество держится на отдельных центрах, институтах, которые вынуждены сами бороться за свое существование, государственных дотаций на их существование мало или практически нет, финансовых и временных ресурсов на межинституциональные отношения не хватает, конкурентные отношения преобладают над кооперационными. Поэтому с одной стороны профессиональные институты - развивают профессиональное психотерапевтическое движение и являются его основой, а с другой стороны, они блокируют интегрирующие ассоциативные организации. (Поэтому мы с Леной Лопухиной где точно встречаемся, так это на Федерации Европейских Психодраматических Институтов, в Европе, или на случайных событиях, как, например, когда недавно приезжал Берт Хеллингер… А жаль...)

С.К. То есть в метапозиции…

Н.Д. Да. А среди субъективных причин я бы назвал следующие. Лидеры институтов и основные тренеры – уже люди немолодые, со сложившимся статусом, с устойчивыми личностными привычками... Чем больше статус, возраст и объем занятости, тем меньше возможностей для взаимных отношений и интеграции. Хотя, могу признаться, что изредка у меня возникают фантазии, - как бы скооперироваться, но …

С.К. А в какие моменты у тебя возникают такие фантазии?

Н.Д. Каждый раз после посещения ФЕПТО такое ощущение появляется. Я думаю: “Ведь они же собирают людей из разных государств, посвящают этому время, деньги, - потому что у них тоже нет никаких спонсоров и дотаций!...”

Л.З. Как тебе кажется, Нифонт, каково место российской психодрамы в мировом психодраматическом пространстве?

Н.Д. В этом году я был на ежегодном собрании ФЕПТО, которое проходило на родине Шутценбергер, под Ниццей. Ей воздавали всяческие почести за ее вклад в психодраматическое движение - и в том числе рисовали “генеалогическое древо” психодрамы по воспоминаниям присутствующих “мэтров”. Я был очень сильно поражен, когда увидел, что ведущие российские тренеры по психодраме (Лена Лопухина, Катя Михайлова и я) занимают уже не место молодых веточек на верхушке дерева- как это было 10 лет назад, а чуть ли не срединное место в основном стволе... Радостно, что мы смогли занять достойное место, грустно, что беззаботная безответственная пора профессиональной молодости исчезает в дымке времени.
Испытываю огромную признательность ко всем членам ФЕПТО за колоссальную поддержку, которую они всегда оказывают российской психодраме и лично мне... Чего стоит только поддержка в презентации моего психодраматического воркшопа в Буэнос-Айресе (1995 г.) ( я работал на английском языке в условиях жесткой конфронтации англо- и испаноговорящих участников - и друзья-психодраматисты последовательно переводили на французский-испанский-португальский!) или защита от “принудительного равноправия” в Лондоне(1998г.) (на этом конгрессе была попытка снять финансовые регистрационные льготы с участников из Восточной Европы).

С.К. А чем, по-твоему, отличается российская психодрама от зарубежной?

Н.Д. Психодрама любого мастера отличается существенно от других, независимо от национальности психодраматиста. Более того даже у одного мастера психодрамы не похожи друг на друга... Индивидуальный стиль мэтра перекрывает различия в сообществах.
Тем не менее можно пофантазировать, что поскольку первая психодраматическая российская группа проходила обучение у команды тренеров (а не у одного базового базового тренера - как большинство западных психодраматистов), то и индивидуальный диапазон регистров у российского мастера должен быть шире, чем в среднем у западного. В этом смысле нам парадоксально повезло- мы более широко образованы в психодраме, чем сами западные мэтры.
Еще одно отличие - ортодоксальная Мореновская драма в России не занимает того места, которое она имеет на Западе - ведь у нас нет “прямых” его наследников.
Образование строится тренерами по западным стандартам и скорее отличается в содержательных нюансах - в сборнике ФЕПТО “Психодраматическое обучение”(1999) я писал, например, что использую приемы футуропрактики в обучении психодраматистов.

Л.З. Ты можешь как-то кратко охарактеризовать состояние психодраматического сообщества в России сейчас и предложить образ его желаемого состояния?

Н.Д. Я уже говорил, что реальный образ пока - это частично пересекающиеся микросообщества, поддерживаемые “удельными княжествами-институтами”, идеальный - сочетание институциональной энергии и ответственности за обучение качественных специалистов по психодраме с межинституциональной интеграцией с помощью Ассоциации или Конфедерации институтов.

Л.З. Как ты думаешь, где можно применять психодраму?

Н.Д. Психодраме около ста лет - она же почти ровесница психоанализу. За это время метод как губка впитал достоинства других подходов и скорее правильным является другой вопрос - где она не может быть применена.
Ответ один: она не может быть применена там, где нет хорошо обученных психодраматистов. Хорошо обученный специалист может работать и в клинике, и с организациями (диагностические расстановки, индивидуальное консультирование руководителей, тренинг персонала), и в педагогике (наша программа психодраматической подготовки социопсихологов в УВК “Измайлово” показала эффективность психодрамы в обучении учителей и школьников), и с группами клиентов, и с отдельными клиентами в жанре монодрамы.

Л.З. Ты можешь набросать прогноз относительно развития психодрамы в России?

Н.Д. Жить будет точно. А темп развития и вес на “психологическом рынке” будет сильно зависеть от усилий сообщества...

Е.З. А ты сам лично можешь что-то для этого сделать?

Н.Д. Продолжать обучать и поддерживать молодых психодраматистов, продолжать обучаться самому... Продолжать жить...

Л.З. Я хочу сделать обмен ролями. Какой вопрос ты задал бы сам себе, если бы был на нашем месте?

Н.Д. “Какое самое радостное психодраматическое событие было бы для меня в будущем?”. Ответ - общероссийская психодраматическая конференция с участием всех психодраматистов России.

С.К. Наш последний вопрос. Чем было для тебя это интервью?

Н.Д. Приятно в этом участвовать, ведь это тоже межинституциональный проект. К молодому энтузиазму интервьюеров отношусь с теплой симпатией.
К концу интервью устал - слишком много вопросов, заметил, что на последние вопросы стараюсь отвечать лаконично.
Благодарен Виктору Семенову за организацию этого проекта и Саше Лидерсу за его издательскую поддержку.
С нетерпением буду ждать публикации.
Аватара пользователя
Павел Корниенко
Редактор сайта
Сообщения: 878
Репутация пользователя: 31




Строка для библиографии: Интервью с Нифонтом Долгополовым, 1 ноября 2001 г.. Режим доступа: [https://psihodrama.ru/t160.html]

Вернуться в История психодрамы в России



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3

cron